можно даже без старения это осознать, приняв всякие кислые штуки. Без шуток.
Любителям литературы
Конференция для разговоров на общие темы
darkness2
Любителям литературы
"это у неё в начале книги" - и там таки тщотка веедна шо ана/он/ано таки фсио жы офтар. Напраглиаит и царректерооид пасцсцажы фсиакийе. Г прентсыбе йа доомайу шо сц памащью ЫЫ можна давольна толстоойоо кнеегоо нопейсцадь хде-та зо ниделиу йежэли ни халтооредь, а иминна шо вычейтывать кашдый ыпезодий и царректейравадь.
Ксцтате, ни пхагдт шо зойбыла оодаледь. Вазможна тралленк бональный тщейтатилей-далпайоппаф.
Ксцтате, ни пхагдт шо зойбыла оодаледь. Вазможна тралленк бональный тщейтатилей-далпайоппаф.
A.
Любителям литературы
Дал зойданийе ЫЫ:
Мастер Альбер стоял в своем подземелье, утопая в сырости и запахе гари. Тусклый свет свечи едва касался его лица, покрытого морщинами, будто на его коже оставались следы давно забытых пыток. Руки его дрожали, но глаза — лишь пустота, поглощенная жутким светом, отражавшимся в колбах с мутной жидкостью.
Сосуды, покрытые ржавчиной, издавали нечеловеческий, скрежущий звук, когда их содержимое начинало бурлить. Мастер добавил каплю раствора, и воздух в подземелье стал густым, тягучим, пропитанным едким запахом свинца и серы. В углу на столе лежал старый манускрипт, страницы которого уже начали разлазиться. Он не мог оторвать от него взгляда. На последней странице, почти стертое, значилось: "Тот, кто раскроет тайну, увидит то, что должно быть забыто."
Сердце стучало все быстрее, но Альбер не чувствовал ничего, кроме пустоты. Он шептал заклинание, и его слова, словно отголоски, сливались с тишиной. Внезапно воздух прорезал холодный ветер. Сосуды взорвались ярким огнем, и, не замечая этого, Альбер провел пальцами по манускрипту. Огонь сжег его тело, оставив лишь угольный след в темной пустоте. В подземелье осталась лишь его тень, застывшая на мгновение, как предвестие того, что не должно было случиться.
Отщинь ниплоха. Фпалне сибе сцайдиот зо дишманныи пейсцюльке ф миахкай аблошке, асцопинна йежэли папхац ооброть и дэцыл патцарректейравадь. Вод этад текст - ризоольтад двоох царрекцый.
Мастер Альбер стоял в своем подземелье, утопая в сырости и запахе гари. Тусклый свет свечи едва касался его лица, покрытого морщинами, будто на его коже оставались следы давно забытых пыток. Руки его дрожали, но глаза — лишь пустота, поглощенная жутким светом, отражавшимся в колбах с мутной жидкостью.
Сосуды, покрытые ржавчиной, издавали нечеловеческий, скрежущий звук, когда их содержимое начинало бурлить. Мастер добавил каплю раствора, и воздух в подземелье стал густым, тягучим, пропитанным едким запахом свинца и серы. В углу на столе лежал старый манускрипт, страницы которого уже начали разлазиться. Он не мог оторвать от него взгляда. На последней странице, почти стертое, значилось: "Тот, кто раскроет тайну, увидит то, что должно быть забыто."
Сердце стучало все быстрее, но Альбер не чувствовал ничего, кроме пустоты. Он шептал заклинание, и его слова, словно отголоски, сливались с тишиной. Внезапно воздух прорезал холодный ветер. Сосуды взорвались ярким огнем, и, не замечая этого, Альбер провел пальцами по манускрипту. Огонь сжег его тело, оставив лишь угольный след в темной пустоте. В подземелье осталась лишь его тень, застывшая на мгновение, как предвестие того, что не должно было случиться.
Отщинь ниплоха. Фпалне сибе сцайдиот зо дишманныи пейсцюльке ф миахкай аблошке, асцопинна йежэли папхац ооброть и дэцыл патцарректейравадь. Вод этад текст - ризоольтад двоох царрекцый.
A.
Любителям литературы
я тоже об этом подумал
в любом случае, позор прежде всего Амазону. Может там и ревью и продажи нафармлены ботами? Была же новость, что какой-то чувак с помощью ИИ неплохие деньги на Спотифае делал. Выкладывал ИИшную музыку и сам фармил прослушивания армией ботов.
darkness2
Любителям литературы
Ишшо царрекцыэ:
Тусклый свет свечи едва освещал его лицо, покрытое морщинами, а глаза блестели каким-то болезненным, гипнотическим светом.
На каменном столе перед ним лежал древний манускрипт, страницы которого были пожелтевшими и потрескавшимися от времени. Он медленно произнес заклинание, тщательно проговаривая каждое слово, как если бы их правильное произнесение было единственным шансом избежать неминуемой гибели: "Transmutare materia, solida in spiritum." Его голос звучал тихо, почти шепотом, но слова, казалось, эхом отдавались в темных углах лаборатории.
Он взял стеклянную колбу, в которую были добавлены ртуть, сера и несколько капель эссенции из редких трав, и поставил её над горелкой.
Альбер налил кровь в сосуд — несколько капель, всего лишь несколько капель — и раствор вспыхнул ярким светом. Мастер вздрогнул, но продолжил читать. *
"Materia coniuncta, animus in corpore." Слова, произнесенные с усилием, эхом отозвались в подземелье. Сосуд начал кипеть, а внутри него нечто стало принимать форму, будто сама материя начинала сознательно двигаться, извиваясь в жуткой агонии.
Внезапно свет исчез. Пламя поглотило всё. В подземелье осталась только тень — на стенах, на полу, на самом воздухе. И его имя, когда-то живое, теперь звучало лишь в звуках, эхом отдаляющихся в пустоте.
Каротщи дэ, можна бесц праблем кнеешке пейсцадь. Ва фсиакам слоотщяйе дищманщеноо ф стиле Дынаф Бравынаф и Оомбердтаф Ыкаф - лихко блеаць. Ты там пейсцадь вроде хател. Пейшы напремер. Глагнайе тоопа царректейравадь и вычейтывадь.
Ксцтате, каг можна видеть можна дажы Льваъ Талстоффа сц иво пхронцюскем ф "Вайне и меере" пириплюноод и нопейсцадь пол-кнеешке хоть на сцриднегекогай лойтыне бугага.
Тусклый свет свечи едва освещал его лицо, покрытое морщинами, а глаза блестели каким-то болезненным, гипнотическим светом.
На каменном столе перед ним лежал древний манускрипт, страницы которого были пожелтевшими и потрескавшимися от времени. Он медленно произнес заклинание, тщательно проговаривая каждое слово, как если бы их правильное произнесение было единственным шансом избежать неминуемой гибели: "Transmutare materia, solida in spiritum." Его голос звучал тихо, почти шепотом, но слова, казалось, эхом отдавались в темных углах лаборатории.
Он взял стеклянную колбу, в которую были добавлены ртуть, сера и несколько капель эссенции из редких трав, и поставил её над горелкой.
Альбер налил кровь в сосуд — несколько капель, всего лишь несколько капель — и раствор вспыхнул ярким светом. Мастер вздрогнул, но продолжил читать. *
"Materia coniuncta, animus in corpore." Слова, произнесенные с усилием, эхом отозвались в подземелье. Сосуд начал кипеть, а внутри него нечто стало принимать форму, будто сама материя начинала сознательно двигаться, извиваясь в жуткой агонии.
Внезапно свет исчез. Пламя поглотило всё. В подземелье осталась только тень — на стенах, на полу, на самом воздухе. И его имя, когда-то живое, теперь звучало лишь в звуках, эхом отдаляющихся в пустоте.
Каротщи дэ, можна бесц праблем кнеешке пейсцадь. Ва фсиакам слоотщяйе дищманщеноо ф стиле Дынаф Бравынаф и Оомбердтаф Ыкаф - лихко блеаць. Ты там пейсцадь вроде хател. Пейшы напремер. Глагнайе тоопа царректейравадь и вычейтывадь.
Ксцтате, каг можна видеть можна дажы Льваъ Талстоффа сц иво пхронцюскем ф "Вайне и меере" пириплюноод и нопейсцадь пол-кнеешке хоть на сцриднегекогай лойтыне бугага.
A.
Любителям литературы
Ишшо царрекцыэ:
Как только последние слова сорвались с его губ, каменная стена напротив зашевелилась, и из мрака вышла фигура, величественная и страшная. Сначала её контуры были едва видны, но затем она обрелась в ужасающую форму, растягиваясь, как туман. Тень появилась, растекаясь по полу, и внезапно из неё прорвались глаза — глаза, горящие, как угли.
Фигура сделала шаг, её голос был громким и эхом отозвался в каждом уголке подземелья: *"Tu me vocasti, et nunc ego sum."* Это было существо, которому не было места в этом мире.
Альбер отшатнулся, но не смог оторвать взгляд от сущности. Его сердце билось быстро, ощущая всю тяжесть приближающегося ужаса. Существо продолжило, его голос разорвал тишину: *"Tu es peccatum, tu es animus transitus, et nunc tuum tempus venit."*
Мастер замер, не в силах двигаться. Существо приблизилось, его тень заполнила всё пространство, и Альбер почувствовал, как его тело сковывает невидимая сила. *"Nihil potes, mortalis. Modo specta. Modo servi."*
Альбер едва дышал, но смог произнести, прерывая дыхание: *"Non... non hoc... volui!"* Он пытался сопротивляться, но слова не выходили из его уст, а тень всё больше поглощала его, лишая сил.
Существо наклонило голову и посмотрело на него своими горящими глазами. *"Tace, et scito. Nunc tu es meus."* И с этими словами оно шагнуло вперёд, поглощая всё вокруг. Мир вокруг Альбера исчез, и он растворился в темноте, не успев даже произнести своё последнее слово.
Тень, поглотившая его, осталась стоять, её глаза продолжали гореть, как угли, и подземелье снова поглотила тишина, как если бы само место забывало, что здесь когда-то жил человек.
Как только последние слова сорвались с его губ, каменная стена напротив зашевелилась, и из мрака вышла фигура, величественная и страшная. Сначала её контуры были едва видны, но затем она обрелась в ужасающую форму, растягиваясь, как туман. Тень появилась, растекаясь по полу, и внезапно из неё прорвались глаза — глаза, горящие, как угли.
Фигура сделала шаг, её голос был громким и эхом отозвался в каждом уголке подземелья: *"Tu me vocasti, et nunc ego sum."* Это было существо, которому не было места в этом мире.
Альбер отшатнулся, но не смог оторвать взгляд от сущности. Его сердце билось быстро, ощущая всю тяжесть приближающегося ужаса. Существо продолжило, его голос разорвал тишину: *"Tu es peccatum, tu es animus transitus, et nunc tuum tempus venit."*
Мастер замер, не в силах двигаться. Существо приблизилось, его тень заполнила всё пространство, и Альбер почувствовал, как его тело сковывает невидимая сила. *"Nihil potes, mortalis. Modo specta. Modo servi."*
Альбер едва дышал, но смог произнести, прерывая дыхание: *"Non... non hoc... volui!"* Он пытался сопротивляться, но слова не выходили из его уст, а тень всё больше поглощала его, лишая сил.
Существо наклонило голову и посмотрело на него своими горящими глазами. *"Tace, et scito. Nunc tu es meus."* И с этими словами оно шагнуло вперёд, поглощая всё вокруг. Мир вокруг Альбера исчез, и он растворился в темноте, не успев даже произнести своё последнее слово.
Тень, поглотившая его, осталась стоять, её глаза продолжали гореть, как угли, и подземелье снова поглотила тишина, как если бы само место забывало, что здесь когда-то жил человек.
A.
Любителям литературы
я даже начал.
накатал структуру, и примерные черновики под идеи. Что я хочу написать - так ИИ не напишет. Но плацкартное чтиво он точно может. У меня прям в голове всё перевернулось после этой авторши.
Воистину, деньги зарабатывают только ушлые люди. Наверное, уже через 5 минут после появления ЧатаГПТ кто-то начал с его помощью писать и продавать. Песец. Ну как люди могут такйю хоойнию покупать? 
ЗЫ. ктстаи, по сабжу. В декабре начал читать "Записки из мертвого дома" Фёдора Михалыча. Тут есть кто прочитал полностью? На половине забросил, ибо это просто жесть. Чернущая чернуха про зеков. Он пишет что-то типа: "арестант вот этот, тихий и спокойный, всегда отзывчивый и понимающий." И куча положительных качеств и неинтересных фактов из жизни в бараке. А потом: "о, кстати! А сидит он за то что бате своему голову отрезал"
невыносимая жесть.
Последний раз редактировалось darkness2 18 янв 2025 16:52, всего редактировалось 1 раз.
darkness2
Любителям литературы
"Что я хочу написать - так ИИ не напишет." - нопейшэд, но пат рюкавоццтвам. Нада ш пральна васпренеймадь ЫЫ. Ф даннам слоотщяйе - каг эдакава пхармоолиатара мысцле ф тегст. Ты имоо грюба гагариа патстрошнег дайож а он тибе хоодажыственный пириводий. Каторый можна йестессна царректейравадь и дальшы.
Плоцкордт:
Он зашёл в камеру, ноги не слушаются, но он держится. Задранная голова — чтоб не выдать себя. Все глаза на нём — опытные, эти тут без души. Камера тёмная, пахнет как в старом склепе — и тут, как в омуте, тебя сразу зацепит.
— Чё, первоход? — спрашивает один, смотрит, будто животное в клетке.
— Как тебя звать, лох? — второй. В глазах — холод, в голосе — тупая угроза.
— Чё стоишь? — ещё один подходит. — Место у нас не для слабаков. Тут всё, как на зоне — либо ты, либо тебя.
Дверь закрывается, грохот — как последний удар в спину. И вот теперь он здесь.
Плоцкордт:
Он зашёл в камеру, ноги не слушаются, но он держится. Задранная голова — чтоб не выдать себя. Все глаза на нём — опытные, эти тут без души. Камера тёмная, пахнет как в старом склепе — и тут, как в омуте, тебя сразу зацепит.
— Чё, первоход? — спрашивает один, смотрит, будто животное в клетке.
— Как тебя звать, лох? — второй. В глазах — холод, в голосе — тупая угроза.
— Чё стоишь? — ещё один подходит. — Место у нас не для слабаков. Тут всё, как на зоне — либо ты, либо тебя.
Дверь закрывается, грохот — как последний удар в спину. И вот теперь он здесь.
A.
Любителям литературы
он сможет написать структуру сюжета. Но он никогда не выдаст размышления как в "записки из подполья". С гарантией. Не поймет он идею о своеволии (ака что делает человека человеком) и как можно получать удовольствие от зубной боли.нопейшэд, но пат рюкавоццтвам.
darkness2
Любителям литературы
Ты ни понел. Ты имоо тызесна пейшэш сцваи идеи и размыжленейа хоть на дваровам изыке - а он тибе эта на летератоорный изык пиривидиот и дабавед вады длиа апъома. Йа ж гагариу - он ни афтар, он пириводтщег сц патстрошнега.
Тейпишнайе бапсцкайе тщева:
— Леди Даркли, — его голос был низким и слегка хриплым от свежего воздуха, — как вы считаете, существует ли в этом мире нечто, что мы можем назвать истинной свободой?
Ивлина медленно откинула голову назад, её профиль едва различим в полумраке, но в её глазах блеск невыразимой глубины.
— Лорд Грейстоун, — ответила она, её слова звучали, как едва уловимый шёпот, — я всегда считала, что свобода — это не вопрос выбора, а скорее результат невидимой силы, которая направляет нас в те моменты, когда мы думаем, что сами управляем своей судьбой.
Лорд Грейстоун наклонился, его взгляд стал чуть острее.
— То есть, вы полагаете, что наша свобода лишь иллюзия? — спросил он, убаюкивая каждое слово в своем тоне.
Ивлина чуть приподняла бровь, её губы изогнулись в едва заметной усмешке.
— Возможно, — мягко произнесла она. — Или же она обретает форму лишь в том, что мы можем чувствовать, несмотря на обстоятельства, которые нас сдерживают.
— И значит, поиск этого чувства свободы и есть то, что определяет нас? — произнес Грейстоун, не скрывая своего удивления.
Ивлина слегка улыбнулась, её ответ был легким, но полным утончённой уверенности.
— Возможно, именно это и есть наше истинное предназначение, лорд Грейстоун.
Тейпишнайе бапсцкайе тщева:
— Леди Даркли, — его голос был низким и слегка хриплым от свежего воздуха, — как вы считаете, существует ли в этом мире нечто, что мы можем назвать истинной свободой?
Ивлина медленно откинула голову назад, её профиль едва различим в полумраке, но в её глазах блеск невыразимой глубины.
— Лорд Грейстоун, — ответила она, её слова звучали, как едва уловимый шёпот, — я всегда считала, что свобода — это не вопрос выбора, а скорее результат невидимой силы, которая направляет нас в те моменты, когда мы думаем, что сами управляем своей судьбой.
Лорд Грейстоун наклонился, его взгляд стал чуть острее.
— То есть, вы полагаете, что наша свобода лишь иллюзия? — спросил он, убаюкивая каждое слово в своем тоне.
Ивлина чуть приподняла бровь, её губы изогнулись в едва заметной усмешке.
— Возможно, — мягко произнесла она. — Или же она обретает форму лишь в том, что мы можем чувствовать, несмотря на обстоятельства, которые нас сдерживают.
— И значит, поиск этого чувства свободы и есть то, что определяет нас? — произнес Грейстоун, не скрывая своего удивления.
Ивлина слегка улыбнулась, её ответ был легким, но полным утончённой уверенности.
— Возможно, именно это и есть наше истинное предназначение, лорд Грейстоун.
A.
Любителям литературы
Дапалненийе:
Легкая усмешка коснулась губ Ивлины, и она продолжила.
— Вы знаете, лорд Грейстоун, — начала она, — иногда мне кажется, что даже в самых болезненных ощущениях можно найти нечто близкое к наслаждению. Позвольте мне привести пример, пусть и несколько грубый. Зубная боль, — её лицо едва затронула тень смущения, — в начале она кажется мучительной и невыносимой, но стоит лишь немного потерпеть, как вдруг начинаешь ощущать некую странную сладость. Знаете, как бывает, когда боль начинает уменьшаться и вдруг появляется чувство облегчения, почти… как освобождение?
Она слегка улыбнулась, как бы оправдывая своё необычное рассуждение.
— Прошу прощения за столь, возможно, нескромный пример, но я лишь хотела подчеркнуть, что даже в самых темных уголках человеческого опыта может скрываться нечто тонкое, даже утонченное, если воспринимать это через призму определённого восприятия.
Грейстоун молчал, его взгляд был внимательным, но скрывал мягкую изумлённость. Ивлина же продолжала, её слова были теперь более спокойными.
— Возможно, как и в этой боли, в жизни мы часто сталкиваемся с трудностями, которые нам кажутся тяжкими, но в конечном счёте они могут привести нас к пониманию себя, к ощущению, что каждый момент — это и страдание, и освобождение.
Легкая усмешка коснулась губ Ивлины, и она продолжила.
— Вы знаете, лорд Грейстоун, — начала она, — иногда мне кажется, что даже в самых болезненных ощущениях можно найти нечто близкое к наслаждению. Позвольте мне привести пример, пусть и несколько грубый. Зубная боль, — её лицо едва затронула тень смущения, — в начале она кажется мучительной и невыносимой, но стоит лишь немного потерпеть, как вдруг начинаешь ощущать некую странную сладость. Знаете, как бывает, когда боль начинает уменьшаться и вдруг появляется чувство облегчения, почти… как освобождение?
Она слегка улыбнулась, как бы оправдывая своё необычное рассуждение.
— Прошу прощения за столь, возможно, нескромный пример, но я лишь хотела подчеркнуть, что даже в самых темных уголках человеческого опыта может скрываться нечто тонкое, даже утонченное, если воспринимать это через призму определённого восприятия.
Грейстоун молчал, его взгляд был внимательным, но скрывал мягкую изумлённость. Ивлина же продолжала, её слова были теперь более спокойными.
— Возможно, как и в этой боли, в жизни мы часто сталкиваемся с трудностями, которые нам кажутся тяжкими, но в конечном счёте они могут привести нас к пониманию себя, к ощущению, что каждый момент — это и страдание, и освобождение.
A.
Любителям литературы
у меня вот лично нет проблем с размазыванием одной мысли на 100500 страниц. Это очень легко сделать. Слой за слоем поднимаешь, и разбираешь до молекул каждую ответвленную идею сабжа. А вот придумывать стоящие сюжеты - это проблема. Тут ИИ поможет. Ведь всё равно, все авторы во все времена всё тупо пеездеелее друг у друга. Щас можно для этой цели использовать ИИ. Достоевски тоже юзал бы его, уверен.
вспомнилось
https://www.youtube.com/watch?v=k9Xb78N ... enusMarina
ЗЫ.
— Прошу прощения за столь, возможно, нескромный пример, но я лишь хотела подчеркнуть, что даже в самых темных уголках человеческого опыта может скрываться нечто тонкое, даже утонченное, если воспринимать это через призму определённого восприятия.
Голосом Арнольда: "Ай нид йор бутс, клозес, энд йор моторсайкл"darkness2
Любителям литературы
Лорд Грейстоун задумчиво посмотрел на Ивлину и, слегка покачав головой, произнес:
— Леди Даркли, вы, безусловно, правы, что музыка Стаса Михайлова наполнена душевной искренностью, но позвольте мне всё же привести пример, который, возможно, более точно иллюстрирует мой взгляд. Бас Самота на "Dominus Sathanas" — это не просто агрессия, как может показаться на первый взгляд. Его звук — это нечто гораздо более глубокое. Это вибрации, которые проникают в тело, заставляя чувствовать каждую ноту, каждое колебание. Он почти живой, как шёпот, что тянет в бездну, но при этом не разрушает, а пробуждает к пониманию, о котором мы обычно не задумываемся.
Леди Даркли, слегка наклонив голову, выслушала его и тихо, но твердо ответила:
— Лорд Грейстоун, я не могу не заметить, что вы привели весьма необычный пример. Однако мне кажется, что бас Самота, как и сама музыка блэк-метал, отказывается от изысканных, утончённых слоёв, которые позволяют ощущать музыку не только как физическую боль, но и как гармонию. Может быть, именно в этой гармонии и кроется настоящая сила, способная не подавлять, а возвышать душу.
— Леди Даркли, вы, безусловно, правы, что музыка Стаса Михайлова наполнена душевной искренностью, но позвольте мне всё же привести пример, который, возможно, более точно иллюстрирует мой взгляд. Бас Самота на "Dominus Sathanas" — это не просто агрессия, как может показаться на первый взгляд. Его звук — это нечто гораздо более глубокое. Это вибрации, которые проникают в тело, заставляя чувствовать каждую ноту, каждое колебание. Он почти живой, как шёпот, что тянет в бездну, но при этом не разрушает, а пробуждает к пониманию, о котором мы обычно не задумываемся.
Леди Даркли, слегка наклонив голову, выслушала его и тихо, но твердо ответила:
— Лорд Грейстоун, я не могу не заметить, что вы привели весьма необычный пример. Однако мне кажется, что бас Самота, как и сама музыка блэк-метал, отказывается от изысканных, утончённых слоёв, которые позволяют ощущать музыку не только как физическую боль, но и как гармонию. Может быть, именно в этой гармонии и кроется настоящая сила, способная не подавлять, а возвышать душу.
A.
Любителям литературы
Лорд Грейстоун откинулся на спинку кресла и слегка усмехнулся.
— Вот вам еще пример — "Scum" от Napalm Death. Этот альбом с его взрывной энергией и невероятно быстрой техникой игры на гитарах и ударных, становится идеальным воплощением грайндкора. Здесь нет пространства для излишних украшений, только жестокая, прямолинейная сила. Каждый аккорд, каждый ритм ураганной скорости — это крик отчаяния, а не мелодия. Но тем не менее, и в этом крике есть своя красота, как в самых темных, неотёсанных уголках человеческой души.
Лорд Грейстоун взглянул на Ивлину, его голос стал мягким, но полным уверенности.
— Грайндкор требует, чтобы мы преодолели свои представления о музыке. Здесь нет места легкости или покою. Это борьба, не для слабых духом.
— Лорд Грейстоун, конечно, я могу понять ваше восхищение силой и агрессией, присущими грайндкору, но позвольте мне представить вам иной взгляд. В музыке, как и в жизни, не всегда стоит искать лишь разрушение. Посмотрите, например, на творчество Дуа Липы. Её музыка, несмотря на свою современную поп-форму, наполнена невероятной гармонией и энергией. Она не кричит, она не требует, чтобы её воспринимали через боль или грохот. Вместо этого, её мелодии создают атмосферу, где каждый аккорд и каждый момент — это как утончённый танец, где всё на своём месте, без излишней жёсткости, но с неподдельной страстью.
Она сделала паузу, её глаза засияли мягким светом, и она продолжила:
— В этом есть нечто более изысканное, чем те экстремальные формы, которые предлагает грайндкор. Иногда сила музыки скрыта не в разрушении, а в том, как она может воздействовать, оставаясь одновременно лёгкой и глубокой. Дуа Липа дарит нам эту лёгкость, в то время как грайндкор оставляет в душе лишь пустоту и угрюмое послевкусие.
Вектареансцкайа Онглейа, XIX вег, россюшденейа о блоцке и гройнде, чо.
— Вот вам еще пример — "Scum" от Napalm Death. Этот альбом с его взрывной энергией и невероятно быстрой техникой игры на гитарах и ударных, становится идеальным воплощением грайндкора. Здесь нет пространства для излишних украшений, только жестокая, прямолинейная сила. Каждый аккорд, каждый ритм ураганной скорости — это крик отчаяния, а не мелодия. Но тем не менее, и в этом крике есть своя красота, как в самых темных, неотёсанных уголках человеческой души.
Лорд Грейстоун взглянул на Ивлину, его голос стал мягким, но полным уверенности.
— Грайндкор требует, чтобы мы преодолели свои представления о музыке. Здесь нет места легкости или покою. Это борьба, не для слабых духом.
— Лорд Грейстоун, конечно, я могу понять ваше восхищение силой и агрессией, присущими грайндкору, но позвольте мне представить вам иной взгляд. В музыке, как и в жизни, не всегда стоит искать лишь разрушение. Посмотрите, например, на творчество Дуа Липы. Её музыка, несмотря на свою современную поп-форму, наполнена невероятной гармонией и энергией. Она не кричит, она не требует, чтобы её воспринимали через боль или грохот. Вместо этого, её мелодии создают атмосферу, где каждый аккорд и каждый момент — это как утончённый танец, где всё на своём месте, без излишней жёсткости, но с неподдельной страстью.
Она сделала паузу, её глаза засияли мягким светом, и она продолжила:
— В этом есть нечто более изысканное, чем те экстремальные формы, которые предлагает грайндкор. Иногда сила музыки скрыта не в разрушении, а в том, как она может воздействовать, оставаясь одновременно лёгкой и глубокой. Дуа Липа дарит нам эту лёгкость, в то время как грайндкор оставляет в душе лишь пустоту и угрюмое послевкусие.
Вектареансцкайа Онглейа, XIX вег, россюшденейа о блоцке и гройнде, чо.A.
Любителям литературы
не не не если он так по дефолту пишет, то ты просто заеппёшься переписывать на нормальный человеческий язык. Проще самому печатать. Для сюжетов его использовать - это да, очень удобно. Для орфографии и грамматики - тоже (хотя это и без ИИ давно можно делать).
Он пишет как Арнольд улыбается
если он так по дефолту пишет, то ты просто заеппёшься переписывать на нормальный человеческий язык. Проще самому печатать. Для сюжетов его использовать - это да, очень удобно. Для орфографии и грамматики - тоже (хотя это и без ИИ давно можно делать).Он пишет как Арнольд улыбается
darkness2